Неточные совпадения
Когда дорога понеслась узким
оврагом в чащу огромного заглохнувшего леса и он увидел вверху, внизу, над собой и под собой трехсотлетние дубы, трем человекам
в обхват, вперемежку с пихтой, вязом и осокором, перераставшим вершину тополя, и когда на вопрос: «Чей лес?» — ему сказали: «Тентетникова»; когда, выбравшись из леса, понеслась дорога лугами, мимо осиновых рощ, молодых и старых ив и лоз,
в виду тянувшихся вдали возвышений, и перелетела мостами
в разных местах одну и ту же реку, оставляя ее то вправо, то влево от себя, и когда на вопрос: «Чьи луга и поемные места?» — отвечали ему: «Тентетникова»; когда поднялась потом дорога на гору и пошла по ровной возвышенности с одной
стороны мимо неснятых хлебов: пшеницы, ржи и ячменя, с другой же
стороны мимо всех прежде проеханных им мест, которые все вдруг показались
в картинном отдалении, и когда, постепенно темнея, входила и вошла потом дорога под тень широких развилистых дерев, разместившихся врассыпку по зеленому ковру до самой деревни, и замелькали кирченые избы мужиков и крытые красными крышами господские строения; когда пылко забившееся сердце и без вопроса знало, куды приехало, — ощущенья, непрестанно накоплявшиеся, исторгнулись наконец почти такими словами: «Ну, не дурак ли я был доселе?
То направлял он прогулку свою по плоской вершине возвышений,
в виду расстилавшихся внизу долин, по которым повсюду оставались еще большие озера от разлития воды; или же вступал
в овраги, где едва начинавшие убираться листьями дерева отягчены птичьими гнездами, — оглушенный карканьем ворон, разговорами галок и граньями грачей, перекрестными летаньями, помрачавшими небо; или же спускался вниз к поемным местам и разорванным плотинам — глядеть, как с оглушительным шумом неслась повергаться вода на мельничные колеса; или же пробирался дале к пристани, откуда неслись, вместе с течью воды, первые суда, нагруженные горохом, овсом, ячменем и пшеницей; или отправлялся
в поля на первые весенние работы глядеть, как свежая орань черной полосою проходила по зелени, или же как ловкий сеятель бросал из горсти семена ровно, метко, ни зернышка не передавши на ту или другую
сторону.
Я приближался к месту моего назначения. Вокруг меня простирались печальные пустыни, пересеченные холмами и
оврагами. Все покрыто было снегом. Солнце садилось. Кибитка ехала по узкой дороге, или точнее по следу, проложенному крестьянскими санями. Вдруг ямщик стал посматривать
в сторону и, наконец, сняв шапку, оборотился ко мне и сказал: «Барин, не прикажешь ли воротиться?»
Кибитка тихо подвигалась, то въезжая на сугроб, то обрушаясь
в овраг и переваливаясь то на одну, то на другую
сторону.
Отойдя от бивака километра четыре, я нашел маленькую тропинку и пошел по ней к лесу. Скоро я заметил, что ветки деревьев стали хлестать меня по лицу. Наученный опытом, я понял, что тропа эта зверовая, и, опасаясь, как бы она не завела меня куда-нибудь далеко
в сторону, бросил ее и пошел целиной. Здесь я долго бродил по
оврагам, но ничего не нашел.
Тогда я переменил направление и пошел по
оврагу, но он стал загибать
в сторону.
В отдаленье темнеют леса, сверкают пруды, желтеют деревни; жаворонки сотнями поднимаются, поют, падают стремглав, вытянув шейки торчат на глыбочках; грачи на дороге останавливаются, глядят на вас, приникают к земле, дают вам проехать и, подпрыгнув раза два, тяжко отлетают
в сторону; на горе, за
оврагом, мужик пашет; пегий жеребенок, с куцым хвостиком и взъерошенной гривкой, бежит на неверных ножках вслед за матерью: слышится его тонкое ржанье.
Небольшое сельцо Колотовка, принадлежавшее некогда помещице, за лихой и бойкий нрав прозванной
в околотке Стрыганихой (настоящее имя ее осталось неизвестным), а ныне состоящее за каким-то петербургским немцем, лежит на скате голого холма, сверху донизу рассеченного страшным
оврагом, который, зияя как бездна, вьется, разрытый и размытый, по самой середине улицы и пуще реки, — через реку можно по крайней мере навести мост, — разделяет обе
стороны бедной деревушки.
Не весело также переправляться через животрепещущие мостики, спускаться
в овраги, перебираться вброд через болотистые ручьи; не весело ехать, целые сутки ехать по зеленоватому морю больших дорог или, чего Боже сохрани, загрязнуть на несколько часов перед пестрым верстовым столбом с цифрами: 22 на одной
стороне и 23 на другой; не весело по неделям питаться яйцами, молоком и хваленым ржаным хлебом…
С этой
стороны Сихотэ-Алинь казался грозным и недоступным. Вследствие размывов, а может быть, от каких-либо других причин здесь образовались узкие и глубокие распадки, похожие на каньоны. Казалось, будто горы дали трещины и эти трещины разошлись. По дну
оврагов бежали ручьи, но их не было видно; внизу, во мгле, слышно было только, как шумели каскады. Ниже бег воды становился покойнее, и тогда
в рокоте ее можно было уловить игривые нотки.
Вскоре бивак наш опять ожил; заговорили люди, очнулись от оцепенения лошади, заверещала
в стороне пищуха, ниже по
оврагу ей стала вторить другая; послышался крик дятла и трещоточная музыка желны.
Едва мы поднялись наверх, как сразу увидели,
в чем дело. Из-за гор, с правой
стороны Мутухе, большими клубами подымался белый дым. Дальше, на севере, тоже курились сопки. Очевидно, пал уже успел охватить большое пространство. Полюбовавшись им несколько минут, мы пошли к морю и, когда достигли береговых обрывов, повернули влево, обходя глубокие
овраги и высокие мысы.
Но лошадь, доскакав до
оврага, прежде ею не замеченного, вдруг кинулась
в сторону, и Муромский не усидел.
Наконец он увидел, что едет не
в ту
сторону. Владимир остановился: начал думать, припоминать, соображать, и уверился, что должно было взять ему вправо. Он поехал вправо. Лошадь его чуть ступала. Уже более часа он был
в дороге. Жадрино должно было быть недалеко. Но он ехал, ехал, а полю не было конца. Все сугробы да
овраги; поминутно сани опрокидывались, поминутно он их подымал. Время шло; Владимир начинал сильно беспокоиться.
Нас выпороли и наняли нам провожатого, бывшего пожарного, старичка со сломанной рукою, — он должен был следить, чтобы Саша не сбивался
в сторону по пути к науке. Но это не помогло: на другой же день брат, дойдя до
оврага, вдруг наклонился, снял с ноги валенок и метнул его прочь от себя, снял другой и бросил
в ином направлении, а сам,
в одних чулках, пустился бежать по площади. Старичок, охая, потрусил собирать сапоги, а затем, испуганный, повел меня домой.
Есть средство устраивать пруды особенным способом, захватив полую воду, текущую обыкновенно весной по какому-нибудь
оврагу или долочку,
в которых летом не бывает капли воды;
в это летнее время перегораживают поперек
овраг или долочек — выкопав его, если надобно, поглубже — крепкою плотиною с прочно устроенным спуском, а иногда и без спуска, для стока полой воды; весною она наполнит
овраг или выкопанный дол, а излишняя вода пойдет
стороною, или через верх, или
в поднятые затворы спуска, который запирается наглухо, когда станет сходить водополье.
Небо сверкало звездами, воздух был наполнен благовонием от засыхающих степных трав, речка журчала
в овраге, костер пылал и ярко освещал наших людей, которые сидели около котла с горячей кашицей, хлебали ее и весело разговаривали между собою; лошади, припущенные к овсу, также были освещены с одной
стороны полосою света…
— Днем-то ничего, а теперь тоже ночь, — отвечал кучер, — одна-то
сторона у нее, — косогор, а с другой-то —
овраг; маленько не потрафишь, пожалуй, и слетишь
в него.
Все видели только, что с той
стороны, с гор и
оврагов, окружавших часовню, спускались
в город по утрам самые невероятные и подозрительные фигуры, которые
в сумерки исчезали
в том же направлении.
Только что поднялось усталое сентябрьское солнце; его белые лучи то гаснут
в облаках, то серебряным веером падают
в овраг ко мне. На дне
оврага еще сумрачно, оттуда поднимается белесый туман; крутой глинистый бок
оврага темен и гол, а другая
сторона, более пологая, прикрыта жухлой травой, густым кустарником
в желтых, рыжих и красных листьях; свежий ветер срывает их и мечет по
оврагу.
Эти разговоры под плачущий плеск воды, шлепанье мокрых тряпок, на дне
оврага,
в грязной щели, которую даже зимний снег не мог прикрыть своим чистым покровом, эти бесстыдные, злые беседы о тайном, о том, откуда все племена и народы, вызывали у меня пугливое отвращение, отталкивая мысль и чувство
в сторону от «романов», назойливо окружавших меня; с понятием о «романе» у меня прочно связалось представление о грязной, распутной истории.
Сильнее накрапывал дождь. Все ждали, когда почувствуется под ногами дорога, но дорога словно пропала или находилась где-нибудь далеко,
в стороне. Вместо дороги попали
в неглубокий лесной
овраг и тут совсем лишились сил, замучились до полусмерти — но все-таки выбрались. От дождя и от боли, когда втаскивали наверх, Колесников пришел
в себя и застонал. Забормотал что-то.
В стороне, под левым его локтем, лежал вечерний выпуск телеграмм на узкой полосе, сообщавший, что Смоленск горит весь и что артиллерия обстреливает можайский лес по квадратам, громя залежи крокодильих яиц, разложенных во всех сырых
оврагах.
Едва мы подошли к углу, как Дюрок посмотрел назад и остановился. Я стал тоже смотреть. Скоро из ворот вышел Варрен. Мы спрятались за углом, так что он нас не видел, а сам был виден нам через ограду, сквозь ветви. Варрен посмотрел
в обе
стороны и быстро направился через мостик поперек
оврага к поднимающемуся на той
стороне переулку.
На самом краю сего
оврага снова начинается едва приметная дорожка, будто выходящая из земли; она ведет между кустов вдоль по берегу рытвины и наконец, сделав еще несколько извилин, исчезает
в глубокой яме, как уж
в своей норе; но тут открывается маленькая поляна, уставленная несколькими высокими дубами; посередине
в возвышаются три кургана, образующие правильный треугольник; покрытые дерном и сухими листьями они похожи с первого взгляда на могилы каких-нибудь древних татарских князей или наездников, но, взойдя
в середину между них, мнение наблюдателя переменяется при виде отверстий, ведущих под каждый курган, который служит как бы сводом для темной подземной галлереи; отверстия так малы, что едва на коленах может вползти человек, ко когда сделаешь так несколько шагов, то пещера начинает расширяться всё более и более, и наконец три человека могут идти рядом без труда, не задевая почти локтем до стены; все три хода ведут, по-видимому,
в разные
стороны, сначала довольно круто спускаясь вниз, потом по горизонтальной линии, но галлерея, обращенная к
оврагу, имеет особенное устройство: несколько сажен она идет отлогим скатом, потом вдруг поворачивает направо, и горе любопытному, который неосторожно пустится по этому новому направлению; она оканчивается обрывом или, лучше сказать, поворачивает вертикально вниз: должно надеяться на твердость ног своих, чтоб спрыгнуть туда; как ни говори, две сажени не шутка; но тут оканчиваются все искусственные препятствия; она идет назад, параллельно верхней своей части, и
в одной с нею вертикальной плоскости, потом склоняется налево и впадает
в широкую круглую залу, куда также примыкают две другие; эта зала устлана камнями, имеет
в стенах своих четыре впадины
в виде нишей (niches); посередине один четвероугольный столб поддерживает глиняный свод ее, довольно искусно образованный; возле столба заметна яма, быть может, служившая некогда вместо печи несчастным изгнанникам, которых судьба заставляла скрываться
в сих подземных переходах; среди глубокого безмолвия этой залы слышно иногда журчание воды: то светлый, холодный, но маленький ключ, который, выходя из отверстия, сделанного, вероятно, с намерением,
в стене, пробирается вдоль по ней и наконец, скрываясь
в другом отверстии, обложенном камнями, исчезает; немолчный ропот беспокойных струй оживляет это мрачное жилище ночи...
Пройдя таким образом немного более двух верст, слышится что-то похожее на шум падающих вод, хотя человек, не привыкший к степной жизни, воспитанный на булеварах, не различил бы этот дальний ропот от говора листьев; — тогда, кинув глаза
в ту
сторону, откуда ветер принес сии новые звуки, можно заметить крутой и глубокий
овраг; его берег обсажен наклонившимися березами, коих белые нагие корни, обмытые дождями весенними, висят над бездной длинными хвостами; глинистый скат
оврага покрыт камнями и обвалившимися глыбами земли, увлекшими за собою различные кусты, которые беспечно принялись на новой почве; на дне
оврага, если подойти к самому краю и наклониться придерживаясь за надёжные дерева, можно различить небольшой родник, но чрезвычайно быстро катящийся, покрывающийся по временам пеною, которая белее пуха лебяжьего останавливается клубами у берегов, держится несколько минут и вновь увлечена стремлением исчезает
в камнях и рассыпается об них радужными брызгами.
Уральские горы спускаются
в сторону Азии крутыми уступами, изрытыми массой глубоких логов,
оврагов и падей.
Тронулись большие
овраги, подошла лесная вода, бегут потоки, журчат ручьи со всех
сторон в реку — и река выходит из берегов, затопляет низменные места, и рыба, оставляя бесполезные берега, бросается
в полой.
Дорога из Новоселок
в Подбелевец шла под гору до
оврага, но по другую
сторону оврага подымалась весьма круто
в гору, почти с полверсты.
Отсюда роты развели
в разные
стороны, чтобы охватить турок с флангов; нашу роту оставили
в резерве
в овраге. Стрелки должны были идти прямо и, пройдя через кусты, ворваться
в деревню. Турецкие выстрелы трещали по-прежнему часто, без умолку, но гораздо громче.
С одной
стороны через
овраг до далекой оголенной рощи тянулось буроватое жнивье, по которому
в стороне от нас мужик с сохою беззвучно прокладывал все шире и шире черную полосу.
Только теперь, когда у меня от необыкновенно быстрой езды захватило дыхание, я заметил, что он сильно пьян; должно быть, на станции выпил. На дне
оврага затрещал лед, кусок крепкого унавоженного снега, сбитый с дороги, больно ударил меня по лицу. Разбежавшиеся лошади с разгону понесли на гору так же быстро, как с горы, и не успел я крикнуть Никанору, как моя тройка уже летела по ровному месту,
в старом еловом лесу, и высокие ели со всех
сторон протягивали ко мне свои белые мохнатые лапы.
Поди, Баим, по
сторонам дороги
Расставь своих
в крапиве и
в кустах.
И бейте из пищалей по обозу,
Коль повезут. По ямам и
оврагамТы положи засаду!
Но, чу!.. Легкий шорох…
В тайге мелькнула красноватая шерсть, на этот раз
в освещенном месте, так близко!.. Макар ясно видел острые уши лисицы; ее пушистый хвост вилял из
стороны в сторону, как будто заманивая Макара
в чащу. Она исчезла между стволами,
в направлении Макаровых ловушек, и вскоре по лесу пронесся глухой, но сильный удар. Он прозвучал сначала отрывисто, глухо, потом как будто отдался под навесом тайги и тихо замер
в далеком
овраге.
И впереди его, и сзади, и со всех
сторон поднимались стены
оврага, острой линией обрезая края синего неба, и всюду, впиваясь
в землю, высились огромные серые камни — словно прошел здесь когда-то каменный дождь и
в бесконечной думе застыли его тяжелые капли.
— И впрямь пойду на мороз, — сказал Алексей и, надев полушубок, пошел за околицу. Выйдя на дорогу, крупными шагами зашагал он, понурив голову. Прошел версту, прошел другую, видит мост через
овраг, за мостом дорога на две
стороны расходится. Огляделся Алексей, опознал место и,
в раздумье постояв на мосту, своротил налево
в свою деревню Поромово.
Я прошел за гумна и, спустившись
в овраг, поднялся
в Лоск — так назывался у нас густой кустарник по ту
сторону оврага до самой рощи.
Говорили, что покойник, выйдя из дому, позвал своего мальчика, сел на дрожки и поехал по направлению к горящей фабрике, где ему лежала дорога домой, и благополучно достиг узкого моста через крутой, глубочайший
овраг, усеянный острыми камнями. Но здесь лошадь его чего-то испугалась, взвилась на дыбы, кинулась
в сторону; перила ее не удержали, и она слетела вниз и убилась, и убила и седоков.
Проехали. Катя еще раз оглянулась на лошадь. По ту
сторону оврага, над откосом шоссе, солдат с винтовкою махал им рукою и что-то кричал, чего за стуком колес не было слышно. Вдруг он присел на колено и стал целиться
в линейку. Катя закричала...
Не спеша, они сошли к мосту, спустились
в овраг и побежали по бело-каменистому руслу вверх.
Овраг мелел и круто сворачивал
в сторону. Они выбрались из него и по отлогому скату быстро пошли вверх, к горам, среди кустов цветущего шиповника и корявых диких слив. Из-за куста они оглянулись и замерли: на шоссе, возле трупов, была уже целая куча всадников, они размахивали руками, указывали
в их
сторону. Вдоль
оврага скакало несколько человек.
Он поднял штору, открыл окно и поглядел на даль,
в сторону берега, где круто обрывался
овраг. Все было залито розовым золотом восхода… С реки пахнуло мягкой прохладой.
Так же торопливо повернул
в сторону, пробился на простор, перелез какой-то
овраг и озабоченно сел на камень, как будто этот шершавый, горячий камень был целью всех моих стремлений.
Повернув из главной аллеи
в сторону, очутились мы перед глубоким
оврагом, что, простираясь до самого волжского берега, разделяет сад на две части.
Я перебрался через
овраг и пошел перелеском. По ту
сторону Шелони, над бором, тянулись ярко-золотые тучки, и сам бор под ними казался мрачным и молчаливым. А кругом стоял тот смутный, непрерывный и веселый шум, которым днем и ночью полон воздух
в начале лета.
Солнце садилось за бор. Тележка, звякая бубенчиками, медленно двигалась по глинистому гребню. Я сидел и сомнительно поглядывал на моего возницу. Направо, прямо из-под колес тележки, бежал вниз обрыв, а под ним весело струилась темноводная Шелонь; налево, также от самых колес, шел
овраг, на дне его тянулась размытая весенними дождями глинистая дорога. Тележка переваливалась с боку на бок, наклонялась то над рекою, то над
оврагом.
В какую
сторону предстояло нам свалиться?
Но лишь только встали они с мест своих и собирались идти, как на другой
стороне оврага мелькнул между кустами высокий мужчина,
в круглой шляпе с широкими полями, закутанный
в плаще.
Продолжали ехать шагом… колокольчик нет-нет звякнет, да и застонет… Уж чернел мост
в овраге; на конце его что-то шевелилось… За мостом — горка, далее мрачный лес;
в него надо было въезжать через какие-то ворота: их образовали встретившиеся с двух
сторон ветви нескольких вековых сосен. Мать левою рукою прижала к себе сына, правою сотворила опять крестное знамение.
Послышался шорох с другой
стороны оврага в кустах. Филя стал прислушиваться и сказал...
Помню, что по обеим
сторонам нашего жилища тянулась деревня, разделенная
оврагом, через который весною седые потоки с шумом бросались
в реку; позади деревни, вдали чернелись леса, дремучие леса, населенные будто лешими, ведьмами и разбойниками, а впереди через реку, на высоком берегу ее, стояла деревянная церковь и кругом ее кладбище.
За небольшим
оврагом, который граничил со станом русским и опушен был с обеих
сторон густым, довольно высоким кустарником, стоял Вольдемар, никем не видимый, как ему казалось, но видя, что делалось
в войске, поблизости врага.